Алексей Герман-младший: «Магазин, дворник, пивная — вот что такое Родина»

Как в создании «Довлатова» участвовала семья писателя, почему фильм не понять западному зрителю и зачем на главную роль было брать сербского актера — в интервью режиссера.

С 1 по 4 марта в российских кинотеатрах будут показывать «Довлатова» — снятый Алексеем Германом-младшим биографический фильм о писателе, только что получивший на Берлинском кинофестивале приз за выдающиеся художественные достижения.

У «Довлатова» странный постер (со шрифтом, отсылающим к какому-то «Великому Гэтсби»), еще более удивительный трейлер (в котором мытарства не публикуемого в СССР писателя выглядят вуди-алленовской трагикомедией). Однако, посмотрев картину, КиноПоиск убедился: это действительно самый доступный массовому зрителю фильм Алексея Германа-младшего. Дело не только в культовой фигуре Довлатова, цитатами из которого до сих пор разговаривают россияне всех возрастов и профессий, и не только в харизме актера в заглавной роли. Герман-младший, чей предыдущий фильм «Под электрическими облаками» пестрел сложносочиненными символами, обрывочными разговорами и фантастическими пейзажами, снял действительно понятную — и на уровне сюжета, и на уровне диалогов — историю о том, как сохранить себя в мире, который тебя не принимает и даже отрицает.

На примере недели из жизни Довлатова, пытающегося встроить себя в систему, где нужны бодрые стихотворения про нефтяников и не нужны его рукописи, где за желание читать иностранную литературу тебя записывают в шпионы, где властью помочь с публикацией обладает не издатель, а уролог, Алексей Герман-младший рассказывает не только о вечной дилемме отечественной интеллигенции, но и о том, как не сойти с ума и не предать себя в таких условиях.

КиноПоиск поговорил с режиссером о том, как создавался фильм и как получилось, что сейчас рассматриваемые там темы смотрятся еще актуальнее, чем на момент начала съемок.

— Биографический фильм о Довлатове вы делали при участии его близких — жены и дочери. Сейчас, кажется, родственников к подобным проектам стараются привлекать по минимуму. Почему было важно их участие?

— У меня есть определенное правило, очень простое: если ты называешь человека по фамилии, имени, отчеству, то ты обязан разговаривать с родственниками. Если у тебя собирательный образ и абстрактный Вася, без конкретного имени, а зритель может догадаться или не догадаться, это другой вопрос. Во-вторых, я давно переписывался с Катей Довлатовой (дочь писателя — Прим. КиноПоиска). Как бы я мог не говорить с ней о фильме? В-третьих, я понимаю, что это достаточно чувствительная вещь — вторжение в личную жизнь. Я сам с этим сталкиваюсь — про папу периодически пишут какие-то книжки, он мелькает в каких-то сериалах.

Да, близкие что-то видят не так, как другие, но это их воспоминания и их жизнь. Некорректно, вторгаясь в личную жизнь, пространство, историю, людям даже об этом не говорить. Это хамство. Поэтому мы с самого начала общались с женой и дочерью Довлатова. Они очень помогали, приезжали в Питер, что-то рассказывали. Мы в нормальных, хороших человеческих отношениях фильм доделали.

— Насколько их участие повлияло на итоговый результат?

— Они очень много говорили с Леной (Окопной, художником-постановщиком картины — Прим. КиноПоиска). Про коммунальную квартиру, ее обитателей — например, там жила женщина, которая постоянно пела. Но мы изначально договаривались с ними, что это вымысел, и они это приняли, поняли, что фильм — это наше видение, и оно им показалось абсолютно допустимым. Никакой цензуры со стороны родственников не было, они фильм видели. Не знаю, как Лена (жена Сергея Довлатова — Прим. КиноПоиска), а Кате вроде понравилось.

— Недавно вышел трейлер картины, совершенно на нее непохожий, какой-то вуди-алленовский. Вообще, насколько вам важно, что картину выпускает крупный прокатчик Disney, а в партнерах — Первый канал? Вам важно донести эту историю до широкой аудитории?

— Я трейлером не занимаюсь. Как прокатчик хочет, так он трейлер и выпускает. Я в это не лезу. Для нас действительно важно, что Disney рискнула и взяла эту картину, потому что многое было против, многие не уверены в картине, в ее потенциале. Disney молодцы, они прыгнули в эту воду и, кажется, сейчас сами от этого в шоке. Без Эрнста картины бы не было, поэтому в сопродюсерах Первый канал. Он помогал и советами — при выборе актеров, например. Насколько эта вся конгломерация сработает — посмотрим, не знаю.

— Мне кажется, «Довлатов» и правда самый ваш зрительский фильм.

— Наверное. Я все свои ощущения от времени и от вселенной высказал в фильме «Под электрическими облаками». Это очень важно для режиссера, когда ты освобождаешься и можешь в странном, нестандартном, безумном фильме попробовать самые разные методы и вещи. Когда ты переступаешь грань эксперимента, риска и очень тяжелых съемок, это тебя не только закаляет, но и возвышает. Ты понимаешь, что можешь сделать так, а можешь по-другому, можешь попробовать одним языком историю рассказать, можешь другим, третьим. Я сделал условно свой «Черный квадрат». И теперь могу говорить в другой манере речи.

— Ваш Довлатов поразительно похож на Довлатова реального. Портретное сходство сейчас, кажется, в биографических фильмах уже никому не важно, так что это даже удивительно.

— Мне портретное сходство было важно. Актер должен был быть высокого роста, глубоким, ранимым и таким харизматиком, в которого женщины могут легко влюбиться — каким и был Довлатов. Исходя из этого мы сначала просеяли нашу страну, нашли только один вариант, потом просеяли заграницу. Наш кастинг-директор Владимир Голов нашел нескольких похожих сербов, наша подруга, сербская актриса, сделала пробы, и появилось два серба. Один не смог, а второй приехал.

— Как вы поняли, что он подходит?

— Милан [Марич] про Довлатова ничего не знал, произведений его не читал, но и не надо было. Сразу стало понятно, что это он. По ощущениям, это не передать словами. Он личность. Помню, я когда готовился снимать «Гарпастум», я сказал [продюсеру фильма] Александру Вайнштейну: «Александр Львович, я вам найду звезду, нового Джонни Деппа». Мы долго искали, а потом я заметил такого прыщавого, угловатого молодого человека, студента по фамилии Козловский. Сразу чувствуешь энергию будущего, что вот это то. Как с Козловским тогда было понятно, так и сейчас было с Маричем. Не могу это объяснить.

— То, что Марич не говорил по-русски, не было проблемой?

— Если актер талантливый, тонкий, мудрый, то язык не проблема. Мы его на четыре месяца поселили здесь: кормили салом, он ходил по кабакам, развлекался, сходил здесь с ума, сидел, мучился. Как только мы его звали одеваться — бежал, потому что уже больше не мог находиться в Питере! Исполнительница роли его жены, кстати, тоже не говорила по-русски. Из всей экранной семьи — муж, жена, дочь — по-русски говорила только девочка, замечательная Ева Герр. А Милан и Хелена [Суецка] ничего не понимали, ну и что?

— Кстати, про Данилу Козловского. Как вам с ним работалось спустя столько лет?

— Данила хороший! Конечно, немножко барон. (Смеется.) Я-то не изменился, я по-прежнему дворник с художественными амбициями, а Данила Валерьевич — у него уже замок есть! Это у меня квартира все та же. (Смеется.) Но он хороший, очень старался.

— Данила играет художника-фарцовщика, но не какого-то конкретного. У вас, по сути, из реальных героев только Бродский и Довлатов.

— У нас много собирательных образов, потому что невозможно в каждом случае конкретизировать — это вот этот, а это вот тот. Если ты называешь человека, то ты обязан в него внимательнее всматриваться. Не может проскочить где-то известный писатель — «Здравствуйте, я Гоголь» — и побежать дальше, а фильм — о Пушкине. Мы взяли собирательные образы и оставили их, иначе бы фильм распался на множество героев.

— А иностранный фильм, в котором снимается героиня Светланы Ходченковой на «Ленфильме», — тоже собирательный образ или конкретная картина?

— Там был один фильм примерно в это время, с лагом небольшим, который действительно снимал в Ленинграде режиссер-иностранец. Там, правда, были немного не такие костюмы, то есть это обобщение, но основа была.

— Фильм заканчивается титрами: Бродский уедет, Довлатов уедет, хотя на протяжении картины они ведут разговоры о том, что уезжать не стоит. В вашей семье вопрос эмиграции стоял?

— Конечно, стоял. Я помню, что мама все время советовалась с папой: уезжать — не уезжать? У всех в какой-то момент этот вопрос встает. А если посадить еще побольше людей вроде Серебренникова, то и все оставшиеся уедут, разбегутся от ужаса.

— И почему не уезжали?

— Потому что это почва. Как ни парадоксально, умные взрослые люди, которые неплохо знают историю русской культуры, понимают, что почва для писателя, художника очень важна. Не березка, к которой прислоняешься, конечно. Но магазин, дворник, пивная, метро, путь в деревню, запах навоза, интеллигентские разговоры, перегар товарища — вот что такое Родина. Кусты, которые не той формы, как за границей. Для русского художника — а все-таки наше сознание более синтетическое, более сложное, чем у западного человека, более путанное — это важно.

Не так много людей хорошо устроились на Западе. Что, Довлатов хорошо устроился? Да, был известный-известный, умер в 48 лет. Бродский в 56 лет умер, а его поэзия здесь была лучше, чем его поэзия там. Кончаловский вернулся, Набоков жил в гостинице. Русский человек — со своим, сложным и путанным сознанием — существует, это не выдумки. И проблематика отъезда — это всегда проблематика потери себя. Поэтому я так не люблю людей, которые читают мораль и рассказывают нам, как надо снимать фильмы, как надо быть духовными. Из-за них во все времена самые талантливые люди были вынуждены из России уехать.

— Потеря себя — очень точное описание того, с чем на протяжении всего фильма борется сам Довлатов. Все говорят, что тебя нет, тебя не публикуют, ты как будто не существуешь. Но в финале он все же обретает свое «я существую». Почему?

— Есть компания, есть люди вокруг — вот что важно. Они такие, сякие, спорят, ругаются, но они есть, и ты не один. Фильм про это на самом деле — про одиночество и компанию. Кто-то сказал прекрасную фразу: одиночество — это когда тебе некому сказать, что ты одинок. А здесь такого одиночества нет, есть все же взаимопроникновение характеров. Мы поэтому так тщательно выбирали лица на роли друзей Довлатова, брали не известных актеров, а талантливых актеров. Как известно, в России это, как правило, разные вещи. Важно было, чтобы каждый наш герой был личностью.

— Вы снимали «Довлатова» пару лет назад, а кино смотрится актуальнее некуда. В 1971 году не публиковали Довлатова, преследовали Бродского, сейчас — сажают под домашний арест Кирилла Серебренникова, запрещают прокат «Смерти Сталина». Для вас «Довлатов» — кино про сегодня?

— Для меня эта история универсальная. То, что наша история циклична, — проблематика нашей истории, а не моя личная. Во многом об этом — о цикличности истории и судьбе русской интеллигенции — был фильм «Бумажный солдат». Картина становится все актуальнее и актуальнее, хотя мы эту актуальность в «Довлатова» не закладывали. Вплоть до того, что The Hollywood Reporter пишет: забудьте про расследование Мюллера (специальный прокурор Роберт Мюллер ведет расследование дела о возможном сговоре штаба Трампа с Россией — Прим. КиноПоиска); если вы хотите понять политическую обстановку в России, смотрите фильм «Довлатов» про российские fake news. Да, наша культура циклична, и в силу этого наш фильм становится все более актуальным. Это пугающая актуальность, но не я ее начал.

— При этом у вас в титрах есть благодарность Никите Михалкову. Вас не смущает, что он подписал письмо с просьбой отозвать прокатное удостоверение у «Смерти Сталина»?

— Никита Михалков сильно помог картине, поэтому мне все равно, какие письма он подписывает. Нравится ему «Смерть Сталина», не нравится, мне совершенно не интересна ситуация вокруг этого фильма. Это не моя поляна. Вот Серебренников мне интересен и важен. А Никита Михалков поддержал фильм «Довлатов», несмотря на то что мы с ним были в сложных отношениях, я с ним часто спорил и не соглашался. В один момент он благородно и по-мужски поступил, за что я ему искренне благодарен. Я могу быть с ним согласен или не согласен, это не отменяет факта моей благодарности.

— Польский оператор Лукаш Зал, снимавший «Иду», — условие сопродюсеров или ваш выбор?

— Он хороший оператор, мы его выбрали. Западные операторы вообще другие, у них все проще. У наших в свое время что-то было не так со школой. Я очень уважаю наших операторов, но с ними сложно. [На съемках «Довлатова»] у нас было в три раза меньше света, чем на площадке предыдущих фильмов. Притом что у нас там есть огромные панорамы, целый мир, который наш художник построила в выселенных зданиях, все это снято [Лукашем Залом] на очень простых приборах. Как-то все получалось, а наши операторы часто говорят: ой, это невозможно. Оказывается, возможно.

— Вам этот вопрос и относительно уже упомянутого предыдущего фильма «Под электрическими облаками» задавали, где было много символов распада советской империи: насколько он будет понятен за рубежом? В «Довлатове» много исторического контекста и деталей, которые иностранцы вообще, скорее всего, не смогут считать.

— На треть. Чем ближе к нашим границам, тем понятнее. Поэтому у нас сопродюсеры из Восточной Европы, с которой есть общая история и общая память. Где-то в районе пересечения границы с Германией фильм превратится для зрителей в политическое воззвание. Западный человек не в состоянии понять противоречия России. Они любят адаптированные фильмы, они не понимают, что мы сложные. Англосаксы — они же все равно расисты. Им надо понять, почему мы другие, не такие. Нужны простые рецепты: что нас угнетают, что мы под властью тирана, что у нас чувства атрофировались.

Они не понимают, что многие процессы в России, которые нам самим могут нравиться или нет, — производные географии, национального характера, климата, истории, языка, что мы такие, какие мы есть. Так что чем сложнее кино, тем меньше они понимают, это ни плохо, ни хорошо. Я тоже их не очень понимаю. К этому надо относиться нормально. Если хочешь снимать кино настоящее, надо положить на то, что о тебе думает парень из Лос-Анджелеса. Он все равно нас не поймет при всем к нему уважении.

— А сам Довлатов что бы сказал о фильме, как думаете?

— Не знаю, смотря в каком бы настроении был. Правда, не представляю.

Источник

Автор: Дарико Цулая
Фото: Элен Нелидова для КиноПоиска