Вера Зелинская: «Но ты – художник. Твердо веруй»

В этом году исполняется 75 лет художнику кино, лауреату Государственной премии РФ, заслуженному художнику РФ Вере Евгеньевне Зелинской.

В ее фильмографии такие картины, как «Необыкновенные приключения Карика и Вали» (реж. Валерий Родченко), «Тихие страницы», «Восточная элегия», «Мать и сын» (реж. Александр Сокуров), «Время печали еще не пришло» (реж. Сергей Сельянов), «Операция «С Новым годом!» (реж. Александр Рогожкин), «Про уродов и людей» (реж. Алексей Балабанов), «Барак» (реж. Валерий Огородников), «Дневник его жены», «Космос как предчувствие», «Край», «Матильда» (реж. Алексей Учитель), «Анна Каренина» (реж. Сергей Соловьев) и многие другие.

– Ваша жизнь неразрывно связана с историей отечественного кино. Более полувека в кинематографе – чем они запомнились?

- Добредя до этого возраста, волей неволей задаешь себе вопросы, на которые пытаешься ответить… Как дошла до жизни такой? И зачем Господь Бог даровал мне столь долгий срок существования? Тешишь себя мыслью, что не зря. Я 55 лет отслужила в кино. Плохо ли, хорошо ли, но много сделала в профессии. Многому научилась. Со многими познакомилась. Киношная судьба была ко мне благосклонна. Мне повезло работать со многими российскими и некоторыми зарубежными режиссерами.

– Вера Евгеньевна, а как вы пришли в кино?

- Как всегда, помог случай. Помните у Александра Блока в «Возмездии»: «Жизнь без начала и конца. Нас всех подстерегает случай! Над нами сумрак неминучий иль ясность Божьего лица». Назовите его как угодно: Провидение, Создатель или просто Его Величество Случай, который всегда вел меня по длинной и сложной жизни.

Никогда в молодости не мечтала о работе в кино. Обожала театр. Мечтала о профессии театрального режиссера. Моим кумиром был Георгий Александрович Товстоногов. Да что говорить, все мои ровесники обожали БДТ! Бегала «на входной билетик» несколько раз в неделю. Все спектакли отсмотрены десятки раз. Сейчас в это трудно поверить, потому что жизнь стала другой и интересы молодежи другие. А тогда, в начале шестидесятых, могла позволить случаю, просто случаю, перевернуть мою жизнь, повернуть в кино.

Как так вышло, не хочу рассказывать подробно, никому это не интересно. Просто я пришла на киностудию «Ленфильм» и, забросив институт, нарушив обещания, данные матери, вот так, с бухты-бархаты, полгода трудилась в цехе декорации, постигая новую и интересную работу кинобутафора. За это время поняла, что пришла-то я туда, куда должна была прийти, и что именно Кино есть цель моей будущей жизни! Я поняла, что только в кино возможно создание живых и необыкновенных миров. Театр – это манящая условность, а кино… Кино – это сама жизнь! Вернее, десятки жизней, в создании которых ты участвуешь и которые проживаешь мучительно и радостно!

Помню свой первый фильм в качестве кинобутафора – «Седьмой спутник» режиссеров Григория Аронова и Алексея Германа-старшего. Да, это была первая картина Германа, его приход в кино после работы в театре! А мне доверили построить и превратить в исторический квартал Петербурга угол Фонарного переулка и канала Грибоедова. Я с рабочими мостила улицу резиновыми булыжниками, засыпала землей, поливала водой, и забрасывала сеном – оживляла прошлое! Прошлое прорастало через привычную прозаичную жизнь середины шестидесятых: месили грязь стоптанные солдатские ботинки; ехали, залихватски подбоченясь, Ваньки на пролетках; у афишных тумб читали по слогам очередные большевистские воззвания сбежавшие с фронтов солдаты в рваных шинелях. Это было чудо! Но это была и жизнь – настоящая жизнь, только прошлая, которую думалось, что не воротишь, а она – вот тут…

Мои коллеги не дадут соврать: с каким трепетом все, включая нас, киношников, провожали на «войну» новобранцев на съемочной площадке! Играл «Марш Славянки» духовой оркестрик. Девушки кидались на шеи уходящим на смерть мальчикам. Бабы голосили. Дымил паровоз, и с последним свистком, с последним вагоном сжималось сердце и слезы застилали глаза. И не важно, сколько дублей! Ты живешь в созданном тобой мире. Ты страдаешь вместе с героями фильма.

Это удивительное ощущение сопричастности жизни и участия в ее создании… Это счастье дается только киношникам! Лишь работая в кино, все это можно испытать. Поэтому в кино врастают душой. И не могут оторваться уже никогда. Так я вросла и прошагала сквозь фильмы, на которых работала. Много картин, много миров, созданных, прожитых и пережитых. Разве я могу назвать свою жизнь работой!

А какую радость испытываешь, когда в декорацию входит актер! В подсознании понимая, что находится в павильоне, в искусственно созданном мире, он вдруг спрашивает: «Вера Евгеньевна, а кто раньше жил в этой квартире?». Отвечаю, улыбаясь: «Да, собственно, такой же профессор, как вы!». – «Да? Я так и подумал! Я теперь понимаю, как нужно его играть!». И это на полном серьезе. Диалог состоялся между мной и Василием Ливановым на картине «Необыкновенные приключения Карика и Вали».

Виктор Сухоруков заходит в декорацию и со свойственной ему экспансивностью кричит: «Верочка! Как мне здесь нравится! Я хотел бы здесь жить!». Это на фильме «Про уродов и людей».

Разве это не счастье? Не все сделано твоими руками, но все головой! Все прочувствовано, пережито. И это чувствует актер, чувствует зритель. Его не нужно уговаривать поверить. Он уже верит. Он твой.

Как это происходит? Что для этогонужно знать и уметь? Как это возможно рассказать? Это все равно, что попытаться объяснить, за что ты полюбил человека.

Кстати, о любви. Мой учитель и друг по кинематографу Марксэн Гаухман-Свердлов мне говорил: «Когда начинаешь фильм с новым режиссером, постарайся его полюбить. Без любви к режиссеру работать над фильмом невозможно». И это истинная правда, потому что кино создает семья. Не коллеги-единомышленники, а семья! И общение с режиссером должно происходить не на словах, а на тончайших самоощущениях. С полуслова, полувзгляда рождается мир, который тебе доверил режиссер. Который он на самом деле хочет увидеть, оживить.

– Расскажите о создании фильма «Необыкновенные приключения Карика и Вали». Сказочные декорации к этому фильму удивляли зрителей разных поколений. Огромные насекомые, растения…

- Я никого не хотела удивить. Это было ужасное время и ужасная работа. А главное, не было любви. Задач много, бюджет мизерный, и требовалось все время выкручиваться. Помогли друзья. Уговорили своих студентов на подработку. С точки зрения замысла – наименее получившаяся картина в моей жизни. Хотя опыт интересный. Это первая моя работа художника-постановщика на «Ленфильме».

– А какая картина и работа с кем вам запомнились больше всего?

- Конечно же, с Александром Николаевичем Сокуровым. Я сделала с ним три картины – «Мать и сын», «Тихие страницы», «Восточная элегия». Больше всего запомнилась первая, «Тихие страницы». Удивляло все: манера съемок, психология режиссера, подход к созданию миров. Это был парафраз на тему «Преступления и наказания» Достоевского. Затеял снимать – и вдруг говорит: «Что там снимать? В романе действия всего на пятнадцать минут. Не знаю, как!». И стали мы совместно придумывать этот «Достоевский мир». Сочинили много. И весь Петербург в подвале. И герой всегда спускается по лестницам, а не поднимается. И свет снизу, как в настоящем Петербурге. И дома-норы героев без окон или с мертвыми окнами. Придумали и создали Грифона, как называли «кошку». Сокуров ходил вокруг нее, не зная, как к ней подступиться, а в конечном итоге получился значимый для фильма кадр – львица, кормящая героя, как волчица – Рема.

Если вы видели картину, вы поймете меня. Этот фильм, как мне кажется, – лучшее, что я сделала в своей киножизни. Александр Николаевич дал мне веру в свои силы. Научил, что художник может сделать все; главное, прочувствовать зачем, а как – само произойдет. Обожаю создавать миры и оживлять пространства. Чувствуешь себя всемогущей.

Для «Восточной элегии» сделала макет старинной Японии. У японцев в силу ментальности почти не сохранилось архитектурного прошлого. А я придумала, скомпилировала на макете диаметром 1,2 м. Мастер снял на нем фильм, и большую часть макета японцы забрали в Музей Токио. Это самый маленький мир, созданный мной для кино.

В «Тихих страницах» это 4 квадратных километра построенных в подвалах завода декораций.

В «Окне в Париж» на закрытом стадионе построила крыши Парижа. Во Франции их снять нам не разрешили.

В чистом поле – это картина «Край» – выстроила послевоенный мир сибирского поселка. С нуля. В комитете по престижной премии режиссеру, возмущенному тем, что отказались меня номинировать, сказали: «А что там делал художник? Нашли удачные места и сняли!». Это стало для меня лучшей наградой.

В «Про уродов и людей» создала особый Петербург. Целый город, но особый. Мертвый и страшный.

– Что бы вы сказали в качестве напутствия молодым художникам?

- У моего любимого Блока есть наставление к художнику: «Но ты художник, твердо веруй в начало и концы. Тебе дано бесстрастной мерой измерить все, что видишь ты». Или процитировала бы слова Конфуция: «Если ты выбрал профессию, которая нравится, ты не работаешь, ты живешь». Профессия кинохудожника – это не работа. Тяжелый труд, но труд счастливый! Вы видите перед собой счастливого человека, который никогда не работал, а только получал удовольствие.

Источник СК-новости.